-Будешь ли ты смеяться, Рауль, если я скажу, что люблю Рики?
Ам, ты побледнел, кажется, лишившись дара речи, но быстро совладав с эмоциями, спросил.
-Ты прикасался к нему?
В голосе твоём звучит страх. Я понимаю тебя: такую правду узнать – страшно.
- Да, Рауль. Да. Ты ведь это хотел услышать от меня, так настойчиво выводя на откровенный разговор? Всё ещё не веришь своим ушам?
-Не может быть… Ясон… Первенец Юпитер, пример для всех нас, нарушил табу, внушаемое нам с детства – не прикасаться к живому. Не верю…
Рауль, ты как слепой подходишь к дивану, садишься на него, словно силы оставили тебя и закрываешь лицо ладонями.
Осторожно отложив кий, я опускаюсь на диван рядом, чтобы не потревожить медленно текущее время, нужное тебе для осознания происшедшего.
Мы молчим. Замерли бильярдные шары на зелёном сукне стола, стеклянная пыль от разбитого плафона блестит в твоих волосах, как не растаявшие снежинки. Всё остановилось в тяжёлом движении времени. Слышно только наше дыхание и бешеный стук твоего сердца, Рауль. Теперь я его чувствую кожей даже на расстоянии.
А ты чистый, непорочный блонди, железным усилием воли подавляешь в себе эмоции. Каждый раз, когда ты это делаешь, ты продолжаешь оставаться прекрасной безликой, послушной куклой, как твоё собственное отражение в зеркале, механически повторяющее каждое движение. Я это знаю. Я сам был таким. Наконец ты отрываешь ладони от своего лица, смотришь на меня, будто видишь впервые в жизни, и произносишь.
- Как ты мог, Ясон? Объясни мне. Я хочу знать, почему так случилось. Почему ты пренебрёг мной? Ведь понимая, что с тобой происходит, пытаясь предостеречь, я ли не говорил с тобой?
У тебя есть все основания, Рауль, смотреть на меня такими глазами – ты видишь во мне другое мироощущение, неведомое тебе. Оно живёт в моём взгляде, оно дышит в каждом моём движении, в каждом моём жесте сейчас. Я открылся тебе.
- Ох, Рауль, мой незабвенный, преданный друг. Ты не смог бы уберечь меня от самого себя. Ты поймёшь – почему. Я расскажу тебе, как случилось, что Ясон Минк перестал быть таким, каким его создала Юпитер. И он уже никогда не будет прежним. Все твои слова, сказанные мне прежде, пустое сотрясание воздуха, потому что тот, кто слышит, не понимает жестов глухонемого. Я не рассчитываю на твоё понимание, Рауль. Но, я должен высказаться и потому, что мне самому необходимо, и чтобы ты не испытывал вины и ответственности за моё падение. Ведь это был МОЙ выбор.
- Твой выбор? – эхом повторил ты.
- Да. Ты никогда не слышал о свободе выбора, Рауль? Любое разумное существо наделено им. Думаешь, Мать не дала его и нам? А запреты нужны лишь тем, кто хочет ими воспользоваться.
Ты промолчал. Только вздохнул тяжело, а я начал свой рассказ.

-Это был день, один из тысячи дней, клонившихся к закату, убитый рутинной работой. Я ехал в Эос, но Катце попросил дозволения прокатиться в Мидас. Закончилась последняя пачка сигарет, припасённых в бардачке. Эти сигареты продаются в одном-единственном магазинчике в Мидасе, а других Катце не курит.
Я не возражал. Пока мой бессменный шофёр отвезёт меня, пока поставит машину в гараж, пока сам доберётся до вожделенной сигареты, пройдёт довольно много времени, а никотиновый голод – дело не шуточное.
-Ты веришь в судьбу, Рауль? Не отвечай. Твоему рациональному уму это не под силу. Только на секунду вообрази. Если бы у Катце не закончились сигареты, если бы он не завёз меня в Мидас, если бы мы не остановились у того магазинчика на перекрёстке, если бы мне не пришлось ждать, пока Катце купит сигареты… Я никогда бы не увидел в окно машины парня, заглядывающего с явно не праздным интересом в салоны припаркованных у обочины автомобилей.
«Воришка» - усмехнулся я тогда. «Да ещё и «дворняжка», родом из Цереса. Сейчас этот ловкач свернёт в переулок: там выбор пошикарней, наметит себе «жертву» и спокойно обчистит салон".
Мои опасения подтвердились, но за парнем следом поспешила компания недружелюбно настроенных жителей Мидаса. Судя по всему, они следили за любителем лёгкой наживы.
Вернулся Катце с блоком сигарет и тут же сориентировался в ситуации.
«Я знаю этого парня. В своё время он довольно успешно работал на меня,» - сказал он. – «Сегодня ему не повезло. Разрешите вмешаться, господин Минк?»
Странный это был день. Я не позволил Катце вмешаться, отшутившись, что он испортит новый костюм, и приказал подождать меня в машине несколько минут. Клянусь Юпитер, Рауль я искренне верил в то, что говорил.
Но, нельзя быть уверенным целиком и полностью в своей реакции на поведение существа, чуждого по природе происхождения. Граждане Мидаса разбежались от одного моего вида, а эта дворняжка из Цереса вместо того, чтобы последовать их примеру, начала ещё и огрызаться.
Я повернулся к ней спиной и пошёл к машине. Видя это, Катце уже завёл двигатель. И вот тут произошло то, что я не мог предвидеть. Монгрел вдруг догнал меня и, преградив мне путь, задал убийственно-простой вопрос, на который я не знал ответа.
Ты заинтригован, не так ли, Рауль? Ещё бы – какой-то цереский оборванец, задает блонди вопрос, на который тот, не знает ответа. Нонсенс.
- Какой?
-Он спросил: «Зачем ты спас меня»? Действительно, зачем? Что заставило меня не воспользоваться предложением Катце? Может, я и в правду опасался за его новый костюм? Вот ты, Рауль, что бы ты ответил, будь ты на моём месте?
Ты ответил почти машинально, не желая задумываться.
-Не знаю…
-Вот и я не знал. Сказал что-то первое, пришедшее на ум, чтобы отвязаться от монгрела, как от назойливой мухи, наивно полагая, что, получив ответ, он даст мне пройти. Но, парень из Цереса вновь поставил меня в тупик своим поведением, дерзко крикнув в лицо, что не привык быть должным никому, даже элите из Танагуры и ПРИКАЗАЛ мне идти за ним, на ходу осведомив, что транспортным средством он не располагает, поэтому придётся пройтись пешком!
И я пошёл за ним, как на поводке, только, чтобы увидеть, что же может предложить трущобный выскочка блонди в качестве уплаты долга. Монгрел, минуту назад чудом избежавший смерти!
Он привёл меня в дешёвый отель, кстати, за комнату пришлось заплатить мне, и предложил себя, заявив, что у него больше ничего нет. Полукровка был такой упорный и наглый, что я всё-таки уступил и согласился посмотреть на предлагаемое тело. Может тогда он от меня отвяжется? Понимаешь, Рауль, ТОЛЬКО посмотреть.
Парень разделся и встал у стены, как я ему велел. Я был удивлён и раздосадован сам на себя, что позволил себе так далеко зайти, но я твёрдо знал на тот момент, что способен вовремя остановится. Рауль, я снова ошибался. Как я мог так заблуждаться? Но теперь уже поздно сокрушаться. Теперь я уже ни о чём не жалею.
Я и раньше видел сотни обнажённых тел, и они мне давно наскучили: петы все одинаковые. А этот голый полукровка, дрожащий всем телом: в комнате гулял сквозняк - смотрел на меня смело и вызывающе. Ни один пет не посмел бы, пялится на меня с таким нахальством, почти оценивающе!
И я не сдержался, захотел поставить наглеца на место. Подошёл ближе, поднял ему руки над головой, прижал их к стене и подтянул тело немного вверх, чтобы пятки не доставали до пола. Мальчишка вытянулся в струнку, затрепетав внутренне, но продолжал смотреть прямо мне в глаза.
А я отстранённо отсчитывал секунды: « Раз… два… три… и думал - сейчас монгрел устанет тянуться на пальцах за моей рукой, и когда мне надоест, я его отпущу. Обессиленный, он рухнет мне под ноги. Я просто развернусь и уйду прочь. Хороший будет урок для цереского наглеца, осмелившегося предлагать своё тело элите из Танагуры.
И вот тут я поймал себя на мысли, что параллельно, исподволь, внимательно рассматриваю его. Он был другой. Ни с одним петом не шёл ни в какое сравнение. Петы, как дорогие фарфоровые куклы, причёсаны волосок к волоску, у них гладкая белая кожа. А этот лохматый, смуглый, все волоски на теле стоят дыбом. Но каждая линия этого тела кричит дикой, необузданной, завораживающей красотой.
Тело этого парня лепила мать-природа, и домом ему был Церес, а не элитный питомник для искусственного разведения сексуальных «зверушек». Я смотрел и наслаждался.
Полукровка, как я и рассчитывал, устал стоять на мысках – влажные пряди чёлки прилипли ко лбу, а он, не отрывая взгляда своих чёрных глаз от моего лица, вдруг спросил: «Почему ты только смотришь?»
Глупый вопрос, правда, Рауль? Но, именно он, подобно вирусу уничтожил программу запрета, заложенную в нас. В самом деле, почему, я ДОЛЖЕН только смотреть? Что в этом такого – прикоснуться к тому, на кого смотришь? Какое оно - прикосновение?
Когда я пью вино из бокала, то чувствую хрупкость и холодность стекла, ощущаю терпкий вкус вина, но сам я остаюсь безучастным и безразличным. Рауль, запретный плод сладок. Истинный смысл этих слов я познал, только прикоснувшись к Рики. Я протянул руку и дотронулся до его губ, повторив их чёткую, резкую линию. Ведь они были так близко.
И Рики потянулся за моей рукой – он отвечал на моё прикосновение. Рауль, я был ошеломлён. Ничего не значащее для меня действие заставило его трепетать. О запрете я в ту же секунду забыл. Я хотел большего. Я наклонился и коснулся губами пылающей жаром кожи на шее Рики. Он снова ответил – задрожал весь, отстранился от стены, пытаясь прильнуть ко мне телом, и кончил со стоном.
И следом за этим стоном, словно внутреннее эхо, неведомое мне доселе наслаждение, накрыло меня с головой. И теперь уже я желал испытывать его снова и снова. Слепой от рождения, которому подарили зрение, не захочет закрыть глаз, не налюбовавшись окружающим миром.
Я раз за разом доводил Рики до оргазма, до тех пор, пока он не взмолился: «Дай передохнуть! Я не игрушка»! Он задыхался, безвольно повисая на моих руках, но всё равно инстинктивно тянулся навстречу моим губам, а я как мотылёк летел на пламя его чувств, сгорая в них без остатка.
И тогда я понял, что не отпущу Рики никогда, и на его очередной нелепый вопрос: «А ты разве не собираешься раздеваться»? с уверенностью ответил: « Никто в Танагуре не станет раздеваться, приручая своего пета». И я сделал Рики своим петом.
Потом три года, Рауль, крылья моей души переплавлялись в горниле его огненного сердца. В результате образовался сплав, мы стали одним целым – платина и кусок железа, мы соединились в единое существо. Одно тело и два имени, как две души в одном сердце.
Рики истекал кровью, а мне было нестерпимо больно, но нет ничего слаще этой боли. Я расчленял его непокорность, рубил её на куски, а рука Рикиной гордости кормила ими мою плоть. И когда он плакал, моля меня отпустить его, я дарил ему слёзы, следствие моего страха потерять его.
Почти год назад я внял его мольбам, позволив ему узнать цену разделению, но сам жестоко поплатился, недооценив СВОЕЙ зависимости.
Я смотрел вслед Рики, пока его фигура не растворилась в лучах восходящего солнца, и перестал слышать удаляющийся звук шагов. Он ушёл. И вместе с ним всё исчезло. Я оказался в пустоте. Ты говоришь, Рауль: «Оставь его». Это совершенно невозможно, потому что чувственный вакуум, в котором я живу, как под колпаком – убивает меня.
Одно имя «Рики», произнесённое мной в ночной тишине, воскрешает в памяти его зрительный образ. Взмокшие волосы, размётанные по подушке, капельки пота над верхней губой, поблёскивают, словно мелкие бриллианты. Это мой Рики. Я вижу своего Рики. А видеть, значит хотеть прикоснуться.
Не смотри на меня так, Рауль. Ты даже не представляешь, чего ты лишён. Знаешь, почему я перестал бывать в Апатии и посещать свой гарем? Всё там напоминает мне о нём – и разобранная постель, и предрассветное утро, и глухая тёмная ночь, там даже воздух пахнет его кожей…

Ты не выдержал. Перебил меня.
-Довольно, Ясон. Я больше не хочу знать.
-Как пожелаешь, Рауль. Тем более, что я вынужден оставить тебя: я еду в Церес, чтобы вернуть Рики в Эос. Я хочу вернуть себе самого себя. А ты можешь поступить, как подобает блонди. Я не вправе судить тебя. Точнее, мне всё равно…
Ты снова перебил меня.
-Я буду молчать, Ясон. Этого разговора никогда не было.
-Благодарю тебя, друг мой. И ещё вот что. Больше никогда ничего не говори мне по поводу Рики. И запомни - если когда-нибудь мне придётся выбирать между собственной жизнью и Рики, я выберу Рики. И пусть весь мир разрушится вокруг.